Главная | Все о наручниках | Кандалы в царской России

            Главными хранителями памяти о докторе Гаазе А.Ф. Кони называл врачей, арестантов и московских жителей (Федор Петрович был основателем нескольких городских больниц). Среди них – «Глазная» и «Полицейская», где бесплатно лечили бедняков и бродяг. Полицейскую больницу и в начале 20 века называли Гаазовской, глазную «больницу имени доктора Гааза» я помню по своему детству (50-е годы прошлого века), так называлась троллейбусная остановка за площадью Маяковского. Тюремный доктор вошел и в фольклор российских арестантов, даже сегодняшних, как чуть выше рассказывалось: в байки, истории, пословицы. И сейчас на Введенском кладбище можно встретить людей с татуировками, в «золотых цепях», с «пышными букетами», которые спрашивают про «газовскую» (иногда – «хасовскую») могилу.
Кандалы же, изобретенные «святым доктором» (те самые, что попали на решетку ограды надгробья), и через полвека после его смерти называли «газами» или «газовскими кандалами». Ими постепенно заменяли с 30-х годов 19-го века казенные кандалы, которые были в 1,5-2 раза тяжелей гаазовских, облегченных до трех фунтов. Но особые муки доставляла арестантам укороченная, в ѕ аршина, цепь. (Напомню, что «вольный шаг» человека составляет один аршин – 0,711 м.) Пройти тысячекилометровыми этапами в кандалах с укороченных цепью – долгая, мучительная пытка. «Арестанты страдали ногами», сбивая их в кровь, – пишут современники Федора Петровича.
У гаазовских же кандалов цепь легко подвешивалась к поясу за среднее кольцо, была как раз в один аршин, имела округленные обоймы, а с 1836 года кандалы стали повсеместно обшиваться кожей. В таких кандалах можно было проходить большие расстояния не уставая, без травм и других неприятностей. Окончательная конструкция кандалов сложилась не сразу, каждый вариант Федор Петрович испытал на себе, вышагивая каждый раз, как бы сейчас сказали, среднеэтапное расстояние в своей небольшой каморке, отведенной ему в «Полицейской больнице».

 

Сражение с «прутом Дибича»

На самом деле, история с кандалами была лишь одним из небольших эпизодов сюжета о сражении за отмену «прута Дибича». Эта история является центральной во всех книгах о Федоре Петровиче Гаазе. Для точности надо сказать, что дьявольское пыточное орудие изобрел не Дибич. «Прут», который нынешние тюремщики назвали бы «противопобеговым устройством», был изобретен западными умельцами. Просто ввели его в российские этапные обыкновения в 1824 году по распоряжению начальника генерального штаба графа Дибича, более известного как человек, который сдал декабристов Николаю I /а в наше время – в качестве персонажа баек Даниила Хармса/.

«Святой доктор» при первом взгляде на арестантов, насаженных на прут, был потрясен до глубины души. Оставаясь при этом натуральным (т.е. прагматичным) немцем, Федор Петрович использовал все мыслимые и немыслимые «правозащитные технологии», обращаясь не только к российским «авторитетам», вроде московского генерал-губернатора князя Голицина, но и к западным, например, к прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV. К «немыслимым» и по нынешним временам «технологиям» можно отнести изобретение кандалов, которые даже конвойными офицерами были признаны подходящим «противопобеговым устройством».
О самом «пруте Дибича» вы можете получить представление, всмотревшись в /представленную ранее/ гравюру Самокиш-Судовской.

Добавим к гравюре фрагмент из книги Кони о докторе Гаазе: «На толстый аршинный железный прут с ушком надевалось от восьми до десяти запястьев (наручней) и затем в ушко вдевался замок, а в каждое запястье заключалась рука арестанта. Ключ от замка клался, вместе с другими, в висевшую на груди конвойного унтер-офицера сумку, которая обертывалась тесемкою и запечатывалась начальником этапного пункта. Распечатывать ее в дороге не дозволялось. Нанизанные на прут люди — ссыльные, пересылаемые помещиками, утратившие паспорт и т. д., связанные таким образом вместе, отправлялись в путь рядом с каторжными, которые шли в одиночку, ибо были закованы в ручные и ножные кандалы...
И так двигались на пруте по России и по бесконечному сибирскому тракту много лет тысячи людей, разъединенных своею нравственною и физическою природою, но сливавшихся в одном общем чувстве бессильного озлобления и отчаяния...»
Муки и унижения, которые испытывали этапники разного пола, возраста, физической силы, привычек и т.п., пристегнутые к одному «пруту», описываются в жизнеописаниях в мельчайших подробностях: они должны были не только вместе идти («наступая друг на друга»), но и вместе спать, есть, ходить «до ветру» и т.п. Ослабевшего, заболевшего (или даже умершего) надо было тащить волоком, а если караул дозволял, тело клали на подводу, «однопрутники» же шли рядом с телегой, «высоко подняв прут над головой» поднятою вверх пристегнутой рукою. «Прут» сконцентрировал в себе одно из самых тяжелых испытаний для арестанта, которое сохраняет и сегодняшняя российская зона – необходимость быть все время «на людях», «припрученным» к сокамерникам-солагерникам, к навязанному «обществу».

Причем, на прут насаживались не каторжные, а т. наз. административные, беспаспортные и прочие, «шедшие, согласно оригинальному народному выражению, «по невродии» (т. е., говоря словами закона, «не в роде арестантов»). Это казалось явной несправедливостью, тем более бессмысленной, что «до 1824 года ссыльные в Сибирь, а также приговоренные к ссылке за неважные преступления, шли свободно, и только на приговоренных к каторжным работам надевались ножные кандалы, по прочтению приговора».
Не буду описывать всех подробностей сюжета о сражении с «прутом Дибича», их можно найти в жизнеописаниях «святого доктора» Скажу только, что противная сторона сражалась с остервенением и изощренностью, заваливая начальников, приближенных к императору, доносами на князя Голицына и «утрированного филантропа» Гааза, потворствующего «развращенным арестантам». Кроме того, срочно было разыскано еще одно чудо западной «противопобеговой» техники, которое вошло в историю под названием «цепи Капцевича» (командир корпуса внутренней стражи). Обратившись к еще одному рисунку из книги А. Ф. Кони можно и о них получить ясное преставление. Слегка облегчив совместное передвижение трех пар этапников, «цепи Капцевича» сохраняли главный истязательский принцип «прута»: уничтожить всякую индивидуальность в «развращенном арестанте». «Цепи Капцевича» изготовлялись и начали применяться взамен прута, но их еще долго не хватало и по-прежнему сотни и тысячи «препровождаемых» и высылаемых брели «на прутах», мучительно завидуя каторжникам, шагавшим каждый в «своих» отдельных кандалах.

Правда, в Москве, по распоряжению генерал-губернатора князя Дмитрия Владимировича Голицына, с 1832 года стали перековывать всех этапников в гаазовские кандалы – до шести тысяч человек в год перековывали. Федор Петрович говорил потом, что это было счастливейшим событием в его жизни…

Авторы жизнеописаний «святого доктора», завершая сюжет о сражении с прутом, говорят о победе Гааза. На самом деле гаазовские кандалы вошли повсеместно в тюремную практику после смерти Федора Петровича, когда в России пешие этапы были заменены водными и железнодорожными. Главная причина: «прут Дибича» и «цепи Капцевича» стали неудобны, мешали самим конвойным. Но и после введения гаазовских кандалов принцип «припручивания», уничтожающий всякую индивидуальность в «развращенном арестанте», в тюремных обыкновениях сохранился. Об этом можно судить по книгам Льва Толстого, Короленко, Чехова, Солженицына, Шаламова… Нынешние узники также пишут об этапе, как об одном из самых страшных испытаний. Конечно, этапы стали короче, не за год, за недели и месяцы доставляют арестантов до места наказания. Но тут мне сложно сказать: хорошо это или плохо? Исследователи тюремного мира России XIX века (например, С.В. Максимов «Ссыльные и тюрьмы», 1862 г.), ссылаясь на рассказы самих арестантов, пишут, что этапная жизнь, несмотря на все ее тяготы, была вольнее острожной или каторжной. И еще неизвестно, что бы предпочли сегодняшние арестанты: год в кандалах на свежем воздухе или месяц «ада на земле», который они проводят в «столыпиных», на транзитах? Да еще не забыть, что для многих этот «ад» начинается с милиции (где мучают и пытают), с ИВС (в просторечии – КПЗ), следственных изоляторов (СИЗО). Гляньте еще раз на фотографию, снятую неизвестным арестантом в Матросской Тишине.
 

«Цепь Капцевича» в тюрьмах США

           Иногда считают, что в наших зонах условия ужасные потому, что законы плохие. Скажем, в США законы хорошие, и там совсем другие условия. Но для арестанта важны ведь не только условия, в которых он сидит, но и психологическая атмосфера в тюрьме или в лагере, – и тут многое зависит от тюремщиков. В тюрьмах США питание, размеры камер и т.п. – с нашими не сравнить. Но в первой же поездке по американским тюрьмам я был в шоке: психологический пресс, которому подвергаются там заключенные, еще покруче нашего. Конечно, не во всех штатах это чувствовалось, там и обычные порядки от штата к штату меняются заметнее, чем при пересечении границы с Канадой или с Мексикой. Когда начальник тюрьмы округа Колумбия (можно назвать его столичным) узнал, что я сидел в советских тюрьмах и лагерях, сразу же поинтересовался, понравилась ли мне его тюрьма. Он думал, что я от этих жаренных цыплят, охлажденного апельсинового сока и другой еды, которая подается заключенным зайдусь от восторга. Я этому «хозяину» (по натуре и психологическому складу – чистый рабовладелец) откровенно сказал, что не поменял бы и самую жуткую советскую тюрьму или колонию из тех, в которых сам сидел, на его «аквариум». Тюремщики даже не сразу поняли, о чем я говорю, а там, в камерах, в самом деле, чувствуешь себя «рыбкой»: с тебя глаз не сводят, даже одна из стен – прозрачная, а за стеной по помосту день и ночь – охранники. В случае конфликта между заключенными (это нам сами арестанты рассказывали) открывают окно и стреляют патронами со снотворным, как в зверей. А уж потом заскакивают, и сонных дубасят – кого ни попадя…
Кстати, американские правозащитники показали мне фотографии и видеоматериалы, на которых я увидел отмененную у нас век назад «цепь Капцевича», причем «двойную» – не шесть, а до 12 человек скованны одной цепью. Это, конечно, не в камере происходит, а на летних работах – что-то вроде плантации. Американские правозащитники с ужасом говорят: «Когда заключенный захочет в туалет, ему приходится со всеми, кто на его цепи, идти за перегородку, где стоит ведро… Или испражняться на глазах у всех».
Так что дело не в законах, и не в том, сколько денег может государство тратить на содержание своих заключенных.